Истории таверны «Распутный единорог» - Страница 2

За третью неделю уничтожили всех собак.

Маша цил-Инил была одной из немногих людей в городе, которые не участвовали в охоте на крыс. Она никак не могла поверить, что крыса, как бы велика она ни была (а в Санктуарии обитали довольно крупные экземпляры), способна проглотить такой большой драгоценный камень.

Но когда пошел слух, что кто-то видел, как кошка съела дохлую крысу, а потом странно себя вела, она сочла разумным сделать вид, что и она присоединилась к охоте. Не поступи она так, люди стали бы интересоваться причинами ее поведения. Могли подумать, что ей известно что-то, что неизвестно им. И тогда ее могли бы уничтожить.

Только, в отличие от животных, ее пытали бы до тех пор, пока она не сказала бы, где драгоценный камень.

Она не знала, где камень, и даже не была уверена в его существовании.

Но благодаря ее болтливому пьяному мужу Эвроену всем было известно, что именно ей поведал об изумруде Бенна нус-Катарц.

Три недели тому назад Маша возвращалась домой поздно ночью после принятия родов у жены богатого купца в восточном квартале. Было уже далеко за полночь, но точное время определить она не могла, потому что небо было затянуто облаками. Вторая жена Шужа, продавца пряностей, родила четвертого ребенка. Маша сама принимала роды, в то время как доктор Надиш сидел в соседней комнате за полуприкрытой дверью и выслушивал ее сообщения. Надишу запрещалось видеть любую часть тела пациенток-женщин, прикрытую одеждой в обычное время. Особенно строгий запрет касался грудей и половых органов. При возникновении сложностей при родах Маша должна была сообщать ему об этом, а он отдавал необходимые указания.

Это сердило Машу, поскольку врачи забирали половину вознаграждения, а толку от них было мало. Скорее они только мешали.

Тем не менее, даже половина лучше, чем ничего. Что было бы, будь жены и наложницы богачей такими же беспечными и выносливыми, как бедные женщины, которые не задумываясь присаживались на корточки там, где их заставали схватки и рожали без посторонней помощи? Маша не смогла бы содержать себя, двух дочерей, больную мать и пьяницу мужа. Денег, которые она зарабатывала на женских прическах, на удалении и протезировании зубов на базарной площади, не хватало. Акушерская практика давала весомый приработок, который позволял не умереть с голоду.

Она была бы рада зарабатывать стрижкой мужчин на базарной площади, но это запрещалось законом и древним обычаем.

Она вышла из дома Шужа после того, как сожгла пуповину новорожденного, чтобы удостовериться, что демоны не утащат ее, и согласно ритуалу вымыв руки. Охрана знала ее и беспрепятственно пропустила через ворота. Пропустила ее и охрана ворот, ведущих в восточные кварталы. Не обошлось, конечно, без предложений некоторых стражей разделить с ними ложе в эту ночь.

— Я ублажу тебя получше твоего муженька, — крикнул один охранник.

Маша была рада, что капюшон и темнота ночи скрыли от охранников ее пылающее лицо; увидев, что она пылает от стыда, они бы поняли, что имеют дело не с бесстыжей потаскушкой Лабиринта, а с женщиной, знавшей лучшие времена и занимавшей более высокое положение в обществе, чем теперь.

Они не могли знать, а она не могла забыть, что когда-то жила за крепостными стенами, а ее отец был зажиточным, даже богатым купцом.

Маша молча продолжила свой путь. Она получила бы удовольствие, рассказав им о своем прошлом, а потом обложив матерщиной, усвоенной в Лабиринте. Но подобный поступок унизил бы ее в собственных глазах.

Хотя у нее был факел и огниво в цилиндрической кожаной коробочке на спине, она не воспользовалась ими. Лучше было идти по улицам незаметно. Многие притаившиеся в темноте мужчины не тронули бы ее, поскольку знали с детских лет, но нашлись бы и такие, что не оказали бы подобной любезности. Они отобрали бы ее профессиональный инструмент, сняли одежду, а то и надругались бы. Или хотя бы попытались.

Она быстро шла сквозь темноту уверенной походкой, выработанной годами. Впереди просматривалась белесая масса саманных построек. Затем дорога повернула и она увидела тусклое мерцание света. Горели факелы. Маша прошла еще немного и увидела, что свет льется из окна таверны.

Она вошла в узкую извилистую улицу и зашагала по ее середине. Завернув за угол, увидела факел на скобе стены дома и рядом двух мужчин. Она сразу же перешла на другую сторону улицы и, прижимаясь к стенам, миновала их. Трубки мужчин ярко светились; до нее донесся запах резкого тошнотворного дыма клетеля, наркотика, который обычно использовали бедняки, когда у них не было денег на покупку более дорогого. И это происходило практически постоянно.

Выкурив две-три трубки, у курильщиков появлялась тошнота. Однако они уверяли, что эйфория стоит рвоты. Ветер доносил и другие запахи: гниющего у стен мусора, помойных посудин с экскрементами и блевотиной наркоманов и пьяниц. Грузили мусор на запряженные козлами тележки возчики, за семьями которых давно закрепилось это право. Помойные ведра опорожнялись семьей, которая уже столетие доставляла их содержимое фермерам и яростно боролась бы в случае необходимости за сохранение этого права. Фермеры использовали экскременты для удобрения почвы; а моча выливалась в устье реки Белая Лошадь и ее уносило в море.

Она слышала шуршанье и повизгивание крыс, ищущих съедобные кусочки, и собак, которые рычали и скалились, преследуя кошек и дерясь друг с другом.

Подобно кошке она шла торопливым шагом по улице, останавливаясь на перекрестках, чтобы оглядеться, прежде чем осмелиться продолжить путь. Находясь уже в полумиле от дома, она услышала впереди звук шагов. Маша замерла на месте и постаралась слиться со стеной.